Константин Тарасов / Проза / "После сделанного"

Перед купальем выдалось три изнурительно знойных дня, когда город, в котором обитали герои этой криминальной истории, выжигало яркое, как взрыв, солнце, и большой город стал задыхаться в духоте, и людям его перестало хватать воздуха и прохлады. Потому приятели Децкого Юрия Ивановича без уговоров приняли приглашение провести выходные дни у него на даче; это тем более было занятно, что обещалось развлечение — настоящий купальский костер, за который брался отвечать брат Децкого — знаток старых народных обрядов. Съезжаться решили в любой час — как кому удобнее, но не позже полудня, чтобы весь день провести у реки.

Сами Децкие отъезжали на дачу в пятницу. В седьмом часу Юрий Иванович вывел из гаража серый свой «Ford», и скоро он сам, жена и сын стали сносить в машину сумки с припасами.

Отъездную их суету наблюдал вор. Он прятался в cоседнем доме на лестничной площадке третьего этажа. Наконец Децкие погрузились, из выхлопной трубы выпорхнул клуб сизого дыма, машина покатилась к воротам, задержалась на миг, пропуская пешеходов, и исчезла. Вор присел на подоконник и закурил. Открывался ему квадратный небольшой двор — над ним выжжено до белесости было небо, внизу деревья чахли в тепловом обмороке, пусто было во дворе. Неспешно докурив сигарету, вор спустился во двор, переулком вышел на людную улицу и отыскал телефон-автомат без выбитых стекол. Плотно закрыв дверь, он позвонил в сберкассу и, назвавшись вкладчиком Децким, объявил заведующей, что завтра ему потребуете большая сумма и что он просит эту заявку учесть.

Вор появился возле дома Децких наутро, не очень рано, но и не поздно, около шести часов. Поднявшись на четвертый этаж, вор трижды, с большими перерывами, нажимал кнопку звонка. Квартира, как он и ожидал, безмолвствовала; тогда вор достал из кармана ключи и открыл оба замка. В прихожей он снял туфли и, проявляя хорошее знание квартиры, направился в спальню. Здесь он подошел к трехстворчатому гардеробу, отворил левую дверку и выставил на кровать бельевые ящики. Ящиков было четыре. Затем с чрезвычайной аккуратностью вор начал перебирать белье — каждую простыню, или соколку, или салфетку вынимал отдельно и возвращал назад в прежний порядок. Эта работа заняла у него сорок минут, но того, что он искал, в ящиках не оказалось. Пасмурнев, вор взялся за чемодан, стоявший в плательном отделении под одеждами. Чемодан был немецкого производства — огромный, толстый, и бронзовые, крепкие его замки были заперты на ключ; открыть их острием ножа не удавалось.

Вор решил найти ключи и сначала напрасно обшарил карманы всех одежд, висевших в гардеробе; посоображав, он перенес к шкафу от трельяжа шелковый пуфик, встал на него и, глянув, облегченно улыбнулся — ключик лежал наверху, покрытый пылью. Поддев ключ острием булавки, вор сдул с него пыль и открыл замки. Крышка сама поднялась; вор увидел ряды дорогих отрезов и все выложил на пол, под ними лежал семейный архив. Перебирая бумаги, он довольно скоро отыскал то, ради чего рисковал,— сберкнижку. Еще здесь была толстая пачка акций, стянутая аптекарской резинкой; вор, подумав, не стал ее касаться.

Весело ухмыляясь, вор прошел на кухню, включил газ и поставил на огонь большую джезву. В одном из навесных ящиков кухонного гарнитура он взял банку с молотым «арабико», и когда закипела вода, выключил газ и всыпал в джезву четыре столовые ложки порошка. Попивая крепчайшее свое варево, вор долго изучал записи в сберегательной книжке, в особенности даты. Затем вор сходил в гостиную, где извлек из секретера шкатулку с документами Децкого. Он взял паспорт, военный и охотничий билеты и вернулся на кухню. Достав из нагрудного кармана рубахи блокнотик и ручку, вор витиевато расписался на чистом листке — «Ю. Децкий». Тщательное сличение подделки и подлинника на всех трех документах доставило ему удовлетворение — подписи разнились лишь крохотной завитушкой, обозначавшей, знак краткого «й». Вор расписался в блокнотике вторично — теперь уже с завитушкой — и вновь подверг подписи сравнению. Затем вор испил вторую чашку кофе, вымыл посуду, вернул в шкаф кофейную пачку, тряпкой собрал просеянную пыль, вытер стол и пошел в спальню.

Сев к трельяжу, вор раскрыл свой «дипломат» и выложил на столик фотографию Децкого и полиэтиленовый пакет с гримом. Через несколько минут на чисто выбритом его лице появились в соответствии со снимком шляхетные усики и клинообразная бородка. Затем вор втер в кожу жидкую пудру и надел импортные дымчатые очки. Затем он снял свой костюм, надел повседневный костюм Децкого. В чужой одежде ему было неловко, и вор, обвыкая, пустился обходить комнаты, приседал, садился на стулья и в кресла или подолгу стоял перед зеркалом в прихожей, произнося разные речи и следя, как движутся при этом наклеенные усы и бородка.

В пять минут одинадцого вор подошел к телефону и набрал номер сберегательной кассы.

— Доброе утро! — приветливо сказал он.— Вы работаете сегодня?

— Разумеется! — удивились в сберкассе.

— Решил уточнить, — объяснил вор, — вдруг по случаю жарищи — закрыто.

— К сожалению — нет, — с унынием ответили в сберкассе.

— Сочувствую! — сказал вор и повесил трубку.

Положив в карман пиджака паспорт и сберкнижку Децкого, вор накрылся Децкого же модной шляпой из простеганного хаки и приоткрыл дверь. На лестнице было тихо. Вор послушал тишину, шагнул из квартиры и защелкнул замок.

Через четверть часа он входил в сберкассу, которой пользовался Децкйй. К его удивлению и досаде, к окошечку контролера стояла достаточная очередь. Пересилив нахлынувшую внезапно робость, вор спросил последнего и сел заполнять расходный ордер.

Ждать пришлось долго, вор истомился напряжением и начал потеть.

— Пекло! — сказала ему соседка.

Вор принужденно кивнул.

— У нас вчера сотрудник, совсем еще молодой мужчина — сорок лет,— рухнул прямо на улице. Инсульт.

— Нетрудно, — согласился вор.

Слушая болтунью, вор оценивал обстановку. Впереди стояли подряд трое мужчиц, но они, по его расчету, должны были выйти из кассы прежде, чем он подаст ордер на операции. Позади его очередь составилась сплошь из женщин; в случае неудачи задержать его им стало бы не по силам. Это вора успокаивало.

Наконец он оказался перед окошком, поздоровался, подал сберкнижку и ордер контролеру и сказал:

— Моя фамилия — Децкий. Я вчера звонил заведующей.

Паспорт Децкого вор демонстративно держал в руке. Глянув на ордер, контролер бросила на вора удивленный взгляд, но вслух ничего не сказала. Тогда вор положил паспорт на барьер, снял дымчатые очки и стал протирать платком вспотевшие веки. Контролер сличала подписи на ордере и контрольной карточке. Вор вдруг заметил, что у женщины, от доверия или недоверия которой зависела его удача, красивые шея и плечи, и внимание его устремилось за низкий вырез сарафана — на не тронутую загаром грудь. Вор играл и вложил в свое любопытство силу; контролер оказалась женщиной чуткой и поспешила обозначить свое целомудрие запретным прикосновением к платью. Вор улыбнулся. Словно бы в ответ на нескромность богатого вкладчика она вернула ордер и сказала с неудовольствием:

— Распишитесь еще раз!

— Где? — спросил вор.

— Все равно, — ответила контролер. — Можно на обороте.

Вор лихо расписался, добавив пропущенный в первой подписи завиток.

Затем вор перешел к кассе. Здесь сидела пожилая, строгая дама, неторопливая, как бывают неторопливы все кассирши на земле. Проверив записи, она одну за другой подала вору десять пачек тысячерублевок. Вор спрятал деньги и книжку в «дипломат», сказал «до свидания» и вышел на улицу.

Через четверть часа он вновь был в квартире Децких; теперь все действия его имели обратную последовательность. Он вернул сберкнижку в чемодан, аккуратно уложил сверху отрезы, закрыл замки, положил ключ на шкаф, повесил на плечики в прихожей костюм Децкого, оделся в свое, освободился от усов и бородки, разгладил покрывала на кроватях, своим носовым платком вытер туалетный столик, спрятал паспорт и билеты Децкого в шкатулку, а шкатулку — в секретер и здесь тоже прошелся платком по глянцевой стенке. Затем вор еще раз оглядел квартиру и, убедившись, что никаких следов, его пребывания нет, обулся и стал у дверей. Потом приоткрыл дверь.

По лестнице кто-то шел, и трудно было понять куда — вверх или вниз. Довольно скоро шаги загасли; вор выждал несколько минут, шагнул на лестничную площадку и остолбенел — возле перил, опираясь на бамбуковую трость, отдыхала старушка — сухонькая, вся уже небесная, венец выбеленных жизнью волос сиял вокруг древнего ее лица, как нимб, и только в глазах за толстыми стеклами очков светился еще простодушный интерес к людям. Вор машинально отшатнулся, но в следующий миг воля его напряглась — он захлопнул дверь и вставил ключ в щель замка. Однако флюиды той злобы, которой налился вор, наткнувшись на нежеланного свидетеля, почувствовались старушкой, она испугалась и засеменила к дверям противоположной квартиры — там она жила. Тогда вор повернулся, отступил к стене и без раздумий вонзил кулак в хрупкую, как бумажный пепел, плоть.

Спустя минуту он быстро шел по улице, а повернув за угол, стал голосовать всем проезжающим легковушкам.

Было пятнадцать минут двенадцого.

В это время Децкий вместе с сыном Сашей тринадцати лет сбивали в саду из листа старой жести мангал. Никто из гостей еще не прибыл, но и было не время для тех, кто ехал электричкой — она прибывала в Игнатово в одиннадцать, а дача стояла от станции в трех верстах — полчаса хода лесным проселком. Нельзя сказать, что Юрию Ивановичу не терпелось увидеть приятелей для радости; частое поглядывание его на дорогу объяснялось элементарным расчетом — чем раньше прибыли бы гости, тем меньше необходимой для общего обеда работы оставалось бы ему и жене. А главное, стало бы веселее, потому что все утро промучала Децкого удручающая тоска; не было никаких причин тосковать, тоска завелась во сне, он проснулся в шесть часов с тяжелым грузом на душе, с готовым, глубинным унынием. И все утро, поливая из шланга гряды, таская с сыном доски на поляну в сад, где решили ставить стол, наполняя водой бочку душевого устройства, сгибая ржавый лист в короб и делая другие разные дела, Децкпй не мог избавиться от тугого комяка под сердцем, от неудовольствия собой, женой, утром, предстоящим пикником, вообще, всем на свете.

Приходило несколько раз необъяснимое желание сесть в машину и уехать домой, а там в тишине и прохладе гостиной лежать на тахте без движения и без забот. Децкий даже расспросил жену, выключила ли она газ, закрыла ли краны, не забыла ли отключить утюг, и на все вопросы получил утвердительный ответ. Неспокойствие души тяготило, требовало объяснений, и Децкий объяснил его действием солнечной активности, реакцией организма на непривычные зной и духоту последней недели...